На неведомых тропинках. По исчезающим следам - Страница 10

– Мы? – переспросила я.

– Легенда Зимы у корпуса осталась, чтобы не сбежал, а я за вами, – он снова почесал нос. – Она тоже эту фразу про куст сказала. Выходит, он специально подал им идею?

– Так, – явидь оскалила клыки, – если и вправду выйдет что-то путное, добуду твоему папаше новый глаз.

Все постройки в filii de terra расположены по кругу. Учебные корпуса, полигоны - ближе к центру, жилые – к окраинам. И там, и там встречаются хозяйственные постройки, будки, хранилища инвентаря, столовая на севере, библиотека на юге, дом целителей на западе, там же и корпуса, куда расселили принявших первый год обучения. Возможно, чтобы далеко за подорожником и коньяком не бегать.

Двухэтажные, сложенные из серых блоков корпуса напоминали общежития, что строил завод ЯЗТА для своих работников во времена моей юности. Такие же монотонно ровные и лаконичные, как изделия из конструктора. В окнах горел свет, хлопали двери, раздавались крики и топот ног по коридору.

Кто-то скоро ляжет спать, кто-то, наоборот, убежит на ночные занятия, кто-то решит перекусить и сыграть злую шутку с соседом. Земля детей была отражением нашей тили-мили-тряндии, где ночь - сложное время и для бодрствующих, и для спящих.

Дочь сидела на нижней ветке дерева, напоминавшего березу. Корявую и склонившую ветки к земле. С толстого ствола неопрятной бахромой свисали лохмотья подранной беловатой с прожилками коры. Легенда Зимы совершенно по-детски болтала ногами. Здесь и сейчас она все еще оставалась ребенком. Я почувствовала, как тугой узел, скрутившийся внутри, ослаб.

Алиса без слов указала на дальнее с торца окно, прикрытое розовыми занавесками, и спрыгнула - полное мягкой нечеловеческой грации движение, на миг приоткрывшее завесу будущего, показав, какой девушкой она скоро станет. А может, фантазия, зацепившись за больную тему, сыграла со мной злую шутку.

Явидь знаком приказала детям оставаться на месте. Алиса скорчила недовольную мордочку. Но когда собравшийся возмутиться Марик открыл рот, она любезно прикрыла его ладонью, не дав произнести ни звука, чем напугала мальчишку до дрожи.

Общежития для учеников были организованы по одному принципу – коридоры с кучей фанерных дверей, из-за некоторых слышалась музыка, из-за других смех, из-за третьих заунывные песнопения, то ли духов вызывали, то ли по дому скучали. Первогодки – это нестепенные и переполненные собственной значимостью выпускники, новички – это шум, гам, каверзы.

Но за нужной нам дверью царила тишина. Пашка вошла, не церемонясь и не задумываясь о том, как может истолковать ребенок ночной визит нелюдя, полуголого целителя и человека.

Безликая необжитая комната: кровать, стол, стул, стенной шкаф. Ни личных вещей, ни раскиданной одежды, ни грязной обуви. Единственным посторонним предметом была желтая тетрадь, лежавшая на краешке полированного стола. Пацан, сидевший на матрасе, даже не повернул головы.

– Вот она, – змея схватила потертый дневник, раскрыла и удовлетворенно рыкнула.

– Я вас ждал, – он поднял черные, как колодцы, глаза.

– Зачем? – молодой целитель, прищурившись, присматривался к мальчишке.

Было что-то неправильное в его позе или в спокойствии, с которым он смотрел, а может, в нем самом, но понять что, я все никак не могла. Дети в таком возрасте похожи на гибрид вечного двигателя и радио. Они не сидят неподвижно, ожидая наказания.

– Не имеет значения, – ровно ответил ребенок. – вы получили, что хотели. Вернее, так думаете.

Пашка зашипела.

– А ты думаешь по-другому. Читал? – спросил целитель, указывая на тетрадь.

Мальчишка кивнул.

– Ты знаешь, что мы ищем? Там оно есть?

Два кивка подряд.

– Сто двадцать седьмая и сто тридцатая страница, – ребенок был лаконичен и совсем не испуган.

Я раскрыла желтый переплет, перелистнула потемневшие от времени страницы и пробежала глазами по сухому тексту.

Каждая запись была пронумерована странными значками – закорючками, мало похожими на цифры. Тур Бегущий пользовался другим календарем, но строки, слава святым, были вполне читаемы.

«Низошел по склону Сосновой, две тыщи шагов по ополью к западыне. Зверье схоронилось. Чую недалече обиталище. Сызнова полтыщи шагов. Угольный чад и кровушка. Первая хата чрез сотню. Северная стежка – Вепрева пустошь на двадцать дворов. Остался на ночь».

«Потолковал со старостой. Никоих следов ушедших тута сродясь не видавши. Остался на ночь».

Я посмотрела на ожидающих мальчика и целителя, на явидь, постукивающую по полу кончиком хвоста, и вернулась у книге. Три страницы вперед. Сто тридцатая страница была не менее захватывающая.

«Подумавши, решил вертаться на тропу Висельника тем же ладом. До второй тыщи не доспел, поворотил севернее по следам вломной клажи. Третьего дня катили подводы. Семена, шерсть, железо. Шел вдогон, к полудню вышел к стежке Подгорной. Восточники. У старосты лыба, печёночный борканник, тесак за пазухой. Глянулось. Остался на ночь»

Следующая запись тем же днем без номера.

«Гвоздарь говорил, артефакты поверх кручи возят. Железо было, и доспех, и оружие, и кости. Подчас гнусь какую. Истекшей ночью у целительницы кровь свернулась, и настои в плесень ушли, солонина пожухла, как и грязь на дороге. Нехорошая была ночь, деревья шагнули вперед, у мальцов когти повыскакивали, балакают, видели в округе блаженного, но кто, когда и где – неявственно. Решил уразуметь».

И строчкой ниже:

«Не уразумел. Бабские байки. Воротился на тропу Висельника. Подъем к востоку. Хладный ветер, утешился овечьей верюгой».