На неведомых тропинках. По исчезающим следам - Страница 26

Негусто. Теперь я знаю, как зовут Алексея, знаю адрес, телефон и то, что у него есть участок в поселке Юково. Дальше что? Я стукнула кулаком по рулю, прикрывая глаза, заставляя себя думать.

Мне нужны не его квартиры и дачи, мне нужно, то что у него в голове. Но вряд ли он этим поделится. Остается оно – ждать, и смотреть во все глаза. Может, удастся заметить то, что приведет к Кириллу. Или увидеть то, что позволит разговаривать с Алексеем – Михаилом со стороны силы, что, честно говоря, еще сомнительнее первого. Заводя машину и отгоняя ее за палисадник, я вновь почувствовала себя героиней фильма.

Сельников-Твердин вернулся ближе к вечеру. Лавочки у подъезда были заняты старушками, с которыми мужчина вежливо поздоровался. Впрочем, бабушки долго на холоде не просидели, и спустя час, двор опустел. Я не сводила глаз с двери подъезда. И та открылась, полный мужчина вышел погулять с собакой, а еще через пять минут школьники, стукая друг друга портфелями, скрылись внутри.

Я ждала, стараясь не поддаваться желанию снова позвонить в дверь и просить, а может, и умолять мужчину поговорить со мной. Стало темнеть, в окнах зажегся свет. Но я знала, что не уеду, даже если придется заночевать в машине.

Алексей вышел без десяти семь. На этот раз на нем был спортивный костюм и видавшая виды куртка, вместо пальто и костюма. Он направился к Москвичу, но я была готова. Завела машину чуть раньше, и выехала со двора первой, едва не лопаясь от гордости за собственную сообразительность. Правда, потом пришлось чертыхаясь разворачиваться через трамвайные пути, потому что он поехал в другую сторону.

Первую остановку мужчина сделал в центре на площади Подбельского, сейчас она переименована в Богоявленскую. Как страну мотнуло от политического реализма до религиозного экстаза, я благополучно пропустила. Сельников вышел из машины и закрылся в телефонной будке у здания почты. Я притормозила на противоположной стороне Комсомольской улицы. Сквозь стеклянную дверцу было видно, как мужчина набирает номер и минут пять очень эмоционально с кем-то разговаривает. Жаль услышать с кем и о чем, не было никакой возможности. Алексей с размаху опустил трубку на рычаг. Он был не то чтобы зол, а скорее раздражен и задумчив.

К автомобилю Алексей не вернулся, постоял у будки, и двинулся к пешеходному переходу. Пока он ждал зеленого света светофора, я заперла машину и пошла вперед. Едва не налетев на мужчину, несущего в руке авоську с хлебом, поняла, что почти бегу и заставила себя остановиться. Нет ничего более привлекающего внимание, чем бегущий человек. Алексей перешел дорогу и направился к автобусной остановке.

Раздался автомобильный сигнал, какой-то замешкавшийся пешеход в плаще и резиновых сапогах бросился через проезжую часть на желтый свет, торопясь на остановку.

Я последовала за ним, очень надеясь, что Сельников не пересядет на автобус или трамвай. Но даже если так, машина все равно быстрее, догоню, главное заметить, на что именно он сел. Но уезжать Алексей (или Михаил, хотя мысленно я все равно продолжала называть его первым именем) не спешил, сидел на скамейке, и вроде бы никуда не торопился.

Пузатый автобус подкатил к тротуару, раскрыл двери и в салон стали подниматься люди. Не очень много, время уже позднее. Пара рабочих в спецовках, женщина с корзинкой, девушка в шапке, за руки которой цеплялись две девочки в клетчатых пальто. Бабка с граблями наперевес наоборот отошла от тротуара, как и не очень трезвый дядька в вытянутых на коленях трениках. Сельников опустив голову, рассматривал что-то у себя под ногами, и я быстро прошла мимо лавки.

Тротуар имел форму полукруга, люди, ожидавшие транспорт напротив белых стен Спасо-Преображенского монастыря, стояли словно на выступающем языке, к которому один за другим подъезжали автобусы. Прятаться особо было негде, а потому я отошла к самому краю и остановилась за спиной полной шумно дышавшей женщины, у ног которой стояло закрытое мешковиной эмалированное ведро. Звякнув, мимо проехал трамвай.

Вдоль дороги стали зажигаться фонари. Минут через десять Алексей встал и направился к проезжей части. В этот момент к остановке подъехал троллейбус, и еще добрый десяток человек пошло в том же направлении, только мужчина не стал подниматься в салон, а остановился у столба, на котором висели круглые часы.

Как на свидании, – подумалось мне.

И словно в ответ на мои мысли с другой стороны к столбу подошел мужчина в очках, делавших его похожим на филина. Низкорослый, лысоватый он тем не менее не производил впечатления человека пользующегося общественным транспортом. Слишком легким был его пиджак для такой погоды, слишком дорогим на вид.

Мужчины пожали друг другу руки, немного натужно для добрых знакомых, и отошли к козырьку остановочного комплекса.

Полной женщине чем-то не понравилось место, и, подхватив ведро, она переместилась на три метра вправо. Я, стараясь не торопиться, зашла за нетрезвого парня в трениках. Алексей как бы невзначай оглядел остановку и, расстегнув куртку, откинул полы перед очкариком. Тот склонился вперед.

Наверное, я что-то пробормотала, потому что пьяный мужчина обернулся, распространяя вокруг запах дешевого портвейна.

Вот оно. Сельников – барыга, перекупщик. Не знаю, что он продает, но судя по красным двадцатипятирублевкам, перекочевавших их одних рук в другие, сделка прошла успешно.

Я почувствовала удар в плечо, и пьяный голос протянул:

– Эй, лялька, – второй толчок. – Гыть со мной!

Он говорил развязно и громко, так что все начали оборачиваться – толстая тетка, и старуха с граблями, Алексей и его уходящий в сторону Первомайской покупатель. Сельников нахмурился и что-то проговорил, наверняка ругательство, но фыркнувший двигателем автобус заглушил звуки. Пьяный попытался подхватить меня под локоток, но качнулся в сторону и едва разминулся с черенком от граблей, которые тащила спешившая бабка.