На неведомых тропинках. По исчезающим следам - Страница 54

– Похоже, мы останемся здесь, – философски сказал баюн. – Вы пришли по этой дороге, по ней и уйдете. Нам надо искать другую.

– На нашей стежке, – со значением добавил Веник, – дорога продолжалась до самого озера.

И мы, конечно, развернулись. Мы прошли Юково насквозь и снова остановились. Ничего не изменилось. Пелена была и там, перегораживая дорогу, ведущую к озеру. Пружинящий барьер, эластичный чулок, который мягко обхватил мне лицо и оттолкнул назад, тогда как Веник просто шагнул за невидимую границу.

Я замотала головой, чихнула, подняла руку и коснулась пелены, она чуть подрагивала, словно в такт ударам сердца. Мартын выругался, зарычал и вломился в кусты, чтобы через минуту вернуться с горящими глазами и свернутым носом. На этот раз внутри Юкова остались не мужчины, а двое пришельцев с севера, и пленник, в очередной раз харкнувший кровью.

– Наш путь здесь, – констатировал Лённик, когда парень вдоволь натыкал пленника в преграду, – а ваш с другой стороны.

– Восхитительно, – буркнул Мартын, но ничего восхитительного ни в его взгляде, ни в голосе не было.

На ночь мы остановились в доме Семеныча, единственном из открытых, где сложен действующий очаг. Было не столько холодно, сколько неуютно, а живой огонь создавал иллюзию, что вокруг нас еще осталась жизнь. Никто никуда не пошел. Мы не сговаривались, не обсуждали принятое решение, мы просто вернулись в Юково. Что-то извне очень хотело разлучить нас. Нет, «разлучить» - неправильное слово, правильное – ослабить, разделить оставшихся в живых и, возможно, перебить по одному.

Мысли отозвались ноющей болью, потому что это значило, что моя бабка… Моя… Нет, я не буду об этом думать, пока не увижу труп, не поверю. Даже если это означает вечную веру в несбыточное. Лучше буду представлять, как Марья Николаевна бьет иконой каждого, кто приблизится к ней с улыбкой в пятьдесят два зуба.

Мы сидели в окружении пляшущих теней, языки пламени лизали коричневые поленья. Из еды в сумке было с десяток сосисок в тесте, купленных у уличной торговки, чипсы, вода и шоколадка. Так что все сидели голодные.

Сын травителя спал, и сон, навеянный Мартыном, судя по бегающим под веками глазам, был не из приятных. Мужчина неопределенного возраста, среднего роста, среднего телосложения, весь такой средний, унылый и сдавшийся. С ним все было кончено. Не важно, что сделает целитель, жизнь пленника завершилась, потому что он сам так захотел. Или не захотел оставаться человеком, и лишь вопрос времени, когда уязвимое тело перестанет двигаться.

– Ты не убил его. Почему? – спросил Веник молчаливого парня.

Молодой целитель не ответил, продолжая смотреть на огонь.

– Его раздирают противоречия, – баюн подкинул в камин полено, – он хочет этого каждое мгновение, каждый вздох человека обжигает его, но парень боится, – Мыртын резко повернулся, глаза полыхнули яростью, – боится, что это будет слишком легко, что это не окупит и тени боли, что сейчас грызет нутро. Смерть – это точка, и ее нельзя растягивать до бесконечности. Если она поставлена, исправить и переиграть уже ничего нельзя. Он боится того, что не вычерпает наказание до дна.

– И правильно боится, – добавил гробокопатель. – Никакая месть не заглушит чувство вины. Не сможет.

– Умные какие, старшие и много повидавшие, – голос парня был полон горечи и мальчишеского вызова, – своих детей учите. Может, после того, как вас вскроют, они поступят правильно.

– Жрать хочу, – Веник встал и вышел из дома.

Мы остались сидеть в тишине. Дельных мыслей не было, а дурные озвучивать никто не спешил.

Из угла, где еще минуту назад беспокойно спал пленник, раздался тихий смех. Непрекращающийся кошмар, в конце концов, вытолкнул его на поверхность.

– Увидел что-то смешное? – повернулся к нему парень.

– Услышал, – мужчина был бледен, – поедатель трупов голоден. Угадай, кто пойдет ему на ужин? Сколько покойников вы оставили там?

Мартын вскочил и пнул пленника.

– Старший эскулап пойдет на корм падали! – не обращая внимания на удары, пропел сын травителя. – Тот объест его лицо, высосет глаза…

– Заткнись! Заткнись! Заткнись! – кричал Мартын, поднимая ногу и ударяя снова и снова.

Пленник свернулся на полу, стараясь закрыть голову руками.

– Убью! – зарычал парень и выскочил за дверь вслед за гробокопателем.

Пленник остался лежать на полу, вздрагивая всем телом. Вряд ли кто-то мог ему помочь, мало того, я поймала себя на полном отсутствии желания помогать. Во всяком случае, ему.

Баюн не отрывал глаз от огня.

– Трудно дается? – спросил сказочник. – Хочешь попросить об одолжении, но язык немеет, стоит вспомнить, кто перед тобой. Ты даже посмотреть на меня не в силах, – он усмехнулся краешком рта, – я не добрый сосед, у которого можно одолжить мангал или щепотку цианида. На меня не смотрят, не приходят в гости, не зовут на пиво. Меня боятся.

– Вам это нравится, – я встала.

– Точно. Тем приятнее награда, когда преодолевают страх и отвращение. Или я заставляю их преодолевать, и они бегут за мной, как дрессированные щенята, – Ленник размял крупные ладони. – Запомни, я не миротворец, так что пусть хоть загрызут друг друга, с места не двинусь.

Я встала и открыла дверь в темную ночь. Ветер бросил в лицо чуть посвежевший воздух, листья далеких деревьев тихо шептались, песок пружинил под ногами. За день дорога подсохла еще больше, скоро она превратиться в рыхлую полосу, как будто сюда перенесли часть пляжа.

Что я сделаю, когда окажусь у дома баюна и увижу сцепившихся мужчин? Ответ прост – ничего. Драки не будет. Не с Веником. Не с умным, осторожным, хитрым гробокопателем, знающим, на какой ступени силы стоит целитель, а на какой заложник.