На неведомых тропинках. По исчезающим следам - Страница 67

Плинк – плинк.

К исходу четвертой ночи, а может, и не ночи, звук капающей воды стал быстрее, интервалы между каплями меньше, а сам перестук привычнее.

Несколько раз я пыталась вызвать столик Нинеи, не задумываясь, как буду объяснять тюремщику присутствие в камере столь экзотической детали интерьера. Но стало только хуже: если в песчаной иллюзии я еще ощущала зуд в ладонях, пусть и бесполезный, но здесь не было даже этого. Что-то не пускало следующую вещь ко мне.

А может, артефакт решил найти себе более достойную хозяйку? Три раза «ха-ха». Если вещь выбрала себе хозяина, это навсегда. Пока не умру, она моя. Правда, думаю, ждать осталось не так уж и долго.

Плинк – плинк.

Кровати в обычном понимании в камере не было. Если не считать за таковую длинный, во всю камеру ящик с песком, высотой мне по бедро. Я долго рассматривала странную противопожарную конструкцию, а потом улеглась сверху. Всяко лучше, чем на полу. Камера была сухой и теплой, после бессонной ночи в иллюзии я отключилась на несколько часов и пропустила первый приход тюремщика.

Плинк – плинк.

На пятый день я обшарила всю камеру, но источника воды не нашла. Звук сделался еще отчетливей.

Плинк – плинк – плинк – плинк.

А шестой ночью рухнула стена. Во всяком случае, я думала, что была ночь и легла спать. Та самая стена, вдоль которой стоял ящик. Меня бы завалило песком, но за миг до обвала я открыла глаза, потому как быстрое, но еще раздельное «плинк – плинк» слилось в сплошное бесконечное «ппплииииинннккк». Теплый плещущийся звук вытолкнул из бурного сна, где я бродила по комнатам без окон, без дверей и звала то Веника, то Пашку, а один раз даже Кирилла. Настойчивый звук ворвался в сон и развеял его самым прозаическим образом. Очень захотелось увидеть ведро, стоящее в углу камеры, и, возможно, что-то добавить к его содержимому. Это спало мне жизнь.

Когда тонна песка обрушилась на кровать, я уже вставала, а потому успела отскочить к противоположной стене, к той, где раз в сутки появлялась дверь. Ящик с песком погребло в долю секунды, желтая взвесь поднялась в воздух, окрашивая все в цвет пыли. Совру, если скажу, что было не страшно. Я прижалась спиной к светлому камню и смотрела, как течет песок, заполняя камеру. Словно меня заперли не в темнице, а в песочных часах.

Теперь я понимала, чем отличаются пески Простого от их подделки. Это как сравнивать поселковый пруд с океаном, утонуть можно и в том, и в другом, но какая разница в масштабе, в мощи, в силе.

Как появилась дверь, я не видела. Меня без слов схватили за шиворот и выдернули из полузасыпанного каменного мешка. И переселили в другой, ничем от предыдущего не отличающегося. Все, что я увидела во время переезда, это часть закругляющегося коридора, стены из песчаника и железные крюки, вбитые в камень на уровне глаз, на которых висели керосинки. Свет был неровный, дрожащий и какой-то тусклый, из людей - двоих мужчин, синеглазого тюремщика и незнакомца, высокого и массивного. На меня второй не посмотрел ни разу. Он запомнился частями: грубоватые черты лица, короткая аккуратная бородка, ежик волос, светлая кожа и часы на вычурном блестящем браслете.

Прежде чем дверь новой камеры исчезла из интерьера, я успела услышать, как один из мужчин сказал другому:

– Перекрытия двух этажей рухнули.

И снова осталась одна.

«Плинк – плинк», — приветливо отозвалась вода из-за стены.

В этой камере я провела две перемены ламп, и история повторилась. Журчание воды и поток песка. После этого был еще третий каменный мешок, который постигла та же судьба. Меня не обвиняли, не кричали, не ругали — со мной вообще не разговаривали. Потом, судя по всему, камеры закончились или оказались заняты постояльцами, но привычный распорядок изменился.

Меня перевели этажом выше, где комнаты были не в пример лучше. Там стояла кровать и даже с бельем, пусть несвежим и серого цвета. Стул, низкий столик с кувшином и тазом, где я с наслаждением умылась. Окон дизайном предусмотрено не было.

«Плинк – плинк», — веселились капли.

Комната не пережила и первой ночевки. Увы. Спальню, где наверняка спали тюремщики, сменила каморка для прислуги.

Плинк – плинк.

Эта не продержалась и нескольких часов.

Терпение кого бы то ни было закончилось. Пришел целитель. Он не представился, но человек, задумчиво рассматривающий содержимое ночного горшка, о да, оцинкованные ведра остались этажом ниже, не мог быть никем иным. Из руки выкачали пробирку крови. К слову, в процессе меня держали двое, а я верещала, как недорезанный поросенок, не от страха или боли, а больше назло. Целитель Простого ухмылялся, хотя мог одним движением руки превратить меня в послушную овечку, но предпочел этого не делать.

– Отпустите! Хватит! Да что вам надо, скажите же, наконец! Пошли вы все! Аааа!

Чтобы я ни говорила, чем ни грозила, чтобы ни обещала все было бесполезно. Они словно не видели меня. И не слышали. Равнодушие иногда пугает больше назначенной к сроку казни. Даже в Юково со мной никогда не обращались, как вещью, сразу повысив в статусе до главного блюда.

С домашними животными обращаются лучше: на них смотрят, даже если потом награждают пинками. А эти меня не видели, не слышали. Я была неодушевленным предметом, возможно, люстрой, чтобы включить, достаточно нажать кнопку на стене, и совсем необязательно задирать голову к потолку.

Кстати о люстрах, их здесь не было ни одной, как и других электрических приборов, как и самого электричества.

Плинк – плинк.

Два раза меня раздевали догола и осматривали. Холодными равнодушными пальцами дотрагиваясь до кожи, заставляя предполагать худшее, а потом давиться слезами унижения в край грязной подушки. Но вещь не вызывала у них сексуального желания. Я снова звала артефакт, представляя, как втыкаю жало в одного из охранников, а он снова не откликнулся.