Я смотрела на склонившегося к сыну травителя Мартына и понимала, что готова к любому исходу. Остановит ли экспериментатор сердце, вытянув жизненную силу, или наоборот, вылечит человека, влив свою, – все едино. И даже осознание собственного равнодушия не вызывало ни неприятия, ни волнения.
– Эта иллюзия не из моей головы, – тихо проговорила я, но парень, конечно же, услышал и поднял голову, в мутной серости утра его глаза казались драгоценными камнями, изумрудами. – Те пять домов, я не помню их жителей, но точно знаю, что на крыше крайнего справа стоял ржавый флюгер, а на окнах среднего канареечно-желтые ставни, силосную яму перед одним, старым, дощатым и больше похожим на сарай с грязными стеклами. Я помню, что они неодинаковые.
– И не из моей, – парень встал, ухватил сына травителя за руку и бесцеремонно поволок по земле.
– Запертые дома… автор этого никогда в них не был, он не знает, какие они внутри, не может их открыть. Я была вон в том, – я указала вперед, – треугольном, но он заперт. Тот, из чьей головы достали макет нашего Юкова, был только в тех, что открыты: мой, твой, баюна, Пашкин, старика… хотя в нем все успели побывать.
– Кроме меня, – Мартын подтянул бесчувственного мужчину и бросил у ног падальщика. – Я уехал из Юкова десять лет назад, оно было совсем другим. По малолетству меня в святая святых, – он хихикнул, – не водили, не дорос.
– И еще мертвецы, – я поежилась. – Кто еще знает, что умер мальчишка ветер?
– Ты, я, Пашка, Авис и дюжина ребят Простого, – парень задумался и в свою очередь, спросил, – а то, что умерла Алия?
– Ты, я, Пашка, Авис, Мусса, – я закрыла глаза и увидела ответ на наши вопросы так ярко, словно он давно горел в подсознании, – Старик Сергий с Заячьего холма. Его смерть видели трое. Я, Веник и Пашка.
– Стоит убрать все лишнее, и остается истина. Мы ведь оба знаем, чья это память, – вздохнул Март.
– Ничего подобного, – даже для меня была очевидна прозвучавшая в словах ложь.
– Знаем, с того момента, как распознали в окружающем мире подделку. Много ли нас с Юкова уцелело?
– Трое, – резко ответила я.
– Давай, скажи уже это, – попросил парень, – если это не я и не ты, то кто?
– Пашка. Против нас играет явидь.
– Не играет. Только ее память. Макет этого, – он обвел руками улицу и полуразрушенный дом, – вытащили из ее головы. Больше просто неоткуда.
Я вспомнила наш разговор о падальщике и обо мне. Его отношение ко мне опять было отраженным, пропущенным через чужое восприятие.
– Она бы не стала, – прошептала я.
– Значит, ее заставили. Авис сдал ее восточникам, больше некому, – прорычал Мартын, – а нас - своим обожаемым деткам, очень уж быстро они нас нашли, – парень вытер рот рукавом. – Все здесь – ловушка, каждый дом, каждый человек, даже он, – целитель через плечо посмотрел на падальщика, – приманка в мышеловке. Симпатичный сосед – заложник для тебя, отец - для меня.
– А Лённик? Ветер? – я встала рядом с парнем, – старый сваар? Алия? – голос дрогнул.
– Ветер – мой. Враг в победу, над которым я до сих пор не верю. Ленник? Не знаю. Остальные? А кому один их вид причинял боль?
– Мне, – сделала я правильный вывод.
И что-то произошло. Больше всего это походило на «мигание». Мир, будто бывший оком кого-то из Великих Ушедших, высших или низших, мигнул, на один удар сердца став непроницаемым. Не ночная темнота, разбавленная светом луны и звезд, сквозь которую проступают силуэты домов, а плотная мгла, словно на всех нас накинули плотную черную ткань. Все произошло так быстро, что я даже испугаться не успела.
– Что это?
– Перезагрузка, – пробормотал парень, не отрывая глаз от дома, из которого выбежал пленник, а еще раньше баюн с черным целителем, разнесшие полстены.
Дыра исчезла, доски срослись, а выбитое окно встало на место, даже куст лебеды, недавно упавший песком, тихо зашелестел листьями.
– Вот так они воскресают, – оскалил зубы парень, – восстают из песка, сколько их ни рань и ни убивай. Все возвращается к началу, иллюзия циклична, и через равные промежутки обновляется. Пожалели сил на «живую», сделали петлю, – молодой целитель рассмеялся.
– Обновляется? Что значит, сколько ни рань?
Я медленно повернулась к дереву, где оставила Веника, к его пустому стволу. Сосед исчез.
– Он тоже часть этого, – парень положил руку на плечо.
– То есть это что-то вроде записи, которую нам проигрывают? – я дернулась, уклоняясь от его прикосновения.
– Что-то вроде, – он это заметил и отступил, – но намного сложнее. И у этой записи есть начало и конец, есть основа, «опорная балка». Там, где эту петлю можно разрушить.
– Где?
– Для нас иллюзия началась там, – он указал рукой в обратном направлении, – А для них? – он повернулся и посмотрел на уходящую в предрассветные сумерки дорогу к озеру.
Песчаная стежка молчала. Ее обитатели исчезли. Все замерло в ожидании.
– Предлагаю найти автора и без всякого изящества перегрызть ему горло. Ты со мной?
– Еще бы.
Если я чему и научилась у нечисти, так это идти до конца.
Мартын не оглядывался. Пленник, шатаясь, ковылял чуть впереди, похожий на собранную неумелым мастером куклу, у которой не хватает шарниров. Его ноги то и дело подгибались, он падал, получая пинок от парня, вставал и шел дальше. И так до бесконечности.
Когда мы вышли к озеру, к невидимой преграде, звезды уже поблекли. Здесь кончалась иллюзия, здесь же она и начиналась, там, куда нас не пускала эластичная пелена. Но в этот раз мы не собирались отступать. Стоящие за песками это знали. Нас уже ждали.
Все, кого мы видели на стежке, стояли там, собранные невидимой рукой, живые, здоровые и обновленные. И только один из них смотрел на нас с надеждой. Баюн зарычал, дернулся, но Ветер и Веник держали крепко.